ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Июль 9, 2025

Для того чтобы общество не возражало против крупных военных расходов, нужно иметь внешнего врага. Китай на роль внешнего врага геополитического не тянет, он далеко. А тут Россия в условиях военного кризиса на Украине. Это продаётся в качестве обоснования для превращения Европы в милитаризированную структуру, которая частично возьмёт на себя те функции, которые, как они боятся, американцы с себя сбросят, а частично для того, чтобы создать вот такую крепость Европа во главе с либеральными партиями, которые ею правят. Эти евроатлантические либеральные партии, которые усматривают в милитаризации инструмент сохранения своей собственной власти. Если страна находится под большой внешней угрозой, то она менее склонна к каким-то резким внутренним поворотам. Внешнюю угрозу используют для сохранения собственной власти. Для них российская угроза это очень удобный довод, аргумент, под которым ничего не нужно менять. Нельзя ни в коем случае дать прийти к власти Альтернативе для Германии, потому что она выступает за возобновление отношений с Россией и неверно реагирует на российскую угрозу.

Важно сохранить власть этого клана.

Это — третья причина. Европа сейчас находится в сложном социальном положении, прежде всего, из-за миграционной проблемы. Миграция увеличивается и вызывает недовольство в обществе. Четверть избирателей в ФРГ голосует за АдГ, во Франции 35% голосуют за национальное объединение Марин Ле Пен, в Англии партия Найджела Фараджа уже опережает по популярности лейбористов и консерваторов. Значит, чтобы сохранить власть в этих условиях нужно обязательно активизировать фактор внешней угрозы. Так что милитаризация Европы это ещё и способ сохранения у власти либеральных кланов.

Последний фактор — это интересы ВПК. Военно-промышленные корпорации сильно поддерживают это движение, а это же что такое —военно-промышленные корпорации? Это — огромный механизм политического пиара, политического влияния. Они получают госзаказы от целых государственных систем. Часть денег они вполне могут потратить на то, чтобы насытить западные средства массовой информации статьями о том, почему Франция должна перевооружаться, почему Германии надо вместо 60 млрд евро в год на вооружение и армию тратить от 150 до 180 млрд. Когда мы видим где-нибудь в «Бильд» антироссийскую статью, доказывающую необходимость перевооружения ФРГ, мы должны понимать, что это — не просто мнение журналиста или обозревателя, или эксперта, за этим стоит огромная пропагандистская работа и финансовые и политические интересы тех групп, которые намерены вот эту милитаризацию использовать в своих политических, финансовых, экономических целях.

На Трампа надейся, а сам не плошай

— Стало быть, надежды на нормализацию отношений нет?

— Запрос на нормализацию отношений в европейском обществе существует, но уступает запросу на даже не на холодную войну, а то, что я называю ледяной войной. Если мы сравним сейчас наши отношения с европейскими странами и то, что было в холодную войну, то это — небо и земля. Холодная война была очень мягкой формой конфронтации по сравнению с тем, что сейчас происходит. Тогда не было персональных санкций, тогда не взрывали газопроводы, встречались лидеры государств между собой, несмотря на отношения, заключались договоры очень важные. Сейчас же ничего нет.

Запад в целом только занимается демонтажем тех правовых инструментов, которые были созданы раньше: в области контроля над вооружениями, в области ограничения ядерных вооружений. Можно сказать, что сейчас мы с Европой находимся вообще в разных мирах: в информационном плане, в разных системах представлений. Если раньше у нас были различия — социализм против капитализма, но при этом признавалась необходимость стратегической стабильности, то сейчас, если мы посмотрим, о чем говорят в Европе и у нас, то это абсолютно разные повестки, они практически не пересекаются. Нас все меньше и меньше связывает с Европой торговых, экономических отношений, а политических отношений вообще никаких нет. При этом около трети общества в ведущих европейских странах выступают за ту или иную степень нормализации отношений с Россией. Про это говорят отдельные оппозиционные партии, часть бизнеса была бы заинтересована, но боится поднимать эти вопросы, потому что выступления в защиту отношений с Россией воспринимаются как политическое предательство. Поэтому этот запрос весьма ограничен, он есть, но он не находит выражения в политической жизни этих стран. Об этом говорят единицы. Тот же Трамп, когда во время первого президентского срока заявил, что с Москвой нужно строить нормальные отношения, подвергся колоссальной травле. Его обвиняли в сговоре с РФ, сейчас звучат те же обвинения. Если они атакуют президента, что говорить о рядовых политиках?

— Может ли Трамп надавить на Украину?

— Он уже попытался оказать влияние на Украину. Ему, на мой взгляд, сильно помешали президент Франции Макрон, британский премьер Стармер и канцлер ФРГ Мерц. Публика, убедившая Зеленского в том, что на США свет клином не сошёлся, а Европа сама готова поддерживать Украину, лишь бы та продолжила воевать с Россией.

Когда Трамп увидел, что ему не удаётся быстро добиться мира, то он решил хотя бы подписать с Украиной сделку о редкоземельных металлах, чтобы представить своему населению доказательства того, что США при Трампе получили какую-то компенсацию за понесённые расходы. Хотя когда начнётся эксплуатация этих металлов и насколько она осуществима, сколько этих металлов остались на территории Украины — открытые вопросы.

Трамп не будет принимать каких-либо санкций против Украины. Максимум, что он может сделать, это перестать оказывать ей финансовую и военную помощь. Зеленский, конечно, может раздражать Трампа, но остаётся прозападным политиком.

Зеленский заручился поддержкой европейских лидеров, которые тайно ему говорят: ты говори все, что нравится Трампу, а делай так, как мы тебе говорим. На вербальном уровне надо президента США нейтрализовать, чтобы не вызывать его раздражение. И вот сейчас был разговор у Трампа с Зеленским. Что сказал Трамп: я перемирие не обсуждал, просто хотел узнать, как у него дела. У нас были сложные времена, непростые отношения, а сейчас он был очень мил. Я вижу за этим Стармера и Макрона, объяснивших Зеленскому, как надо разговаривать с президентом США.

Три победителя одной войны

— После ирано-израильского конфликта о своей победе заявили все три участника. Как такое возможно?

— Это вот тот самый случай, когда у всех трёх сторон есть определённые основания так заявлять. Трамп утверждает, что он уничтожил иранскую ядерную программу, но мы не знаем, уничтожил он её или нет. Бывший госсекретарь США Энтони Блинкен написал огромную статью в «Нью-Йорк таймс», в которой со ссылкой на известных ему экспертов говорит о том, что, по их мнению, эти бомбы противобункерные ядерную программу Ирана не уничтожили, а нанесли ей большой ущерб. Тем не менее, Трамп говорит, что это был успех с военной точки зрения, поэтому они одержали победу.

Израиль говорит о том, что он одержал победу, потому что Нетаньяху удалось после 12 лет целенаправленных усилий втянуть США в войну на стороне Израиля. Участвовать в войне не хотела ни администрация Обамы, ни администрация Байдена, ни первая администрация Трампа. Когда Нетаньяху начал войну, он фактически спровоцировал Трампа на такие действия, потому что, когда начались ответные удары Ирана по Тель-Авиву, по Хайфе, по военным объектам на территории Израиля, то Трамп и как произраильский политик, и как президент Соединённых Штатов, которые рассматривают защиту Израиля как священную обязанность Америки, в стороне уже не мог остаться. Своим нападением на Иран Нетаньяху фактически спровоцировал участие США в этой войне. С этой точки зрения Нетаньяху одержал успех. Им удалось нанести определённый ущерб иранской военной инфраструктуре, военному руководству и научному потенциалу, поскольку были ликвидированы, судя по всему, многие иранские ведущие учёные-ядерщики, на которых была объявлена охота. Поэтому Израиль утверждает, что он победил.

Иранцы говорят, что они победили, хотя это выглядит парадоксально. Я бы не сказал, что они одержали военную победу, но в политическом отношении можно говорить о том, что Иран вышел из этой войны в каком-то смысле сильнее. Задачей военной кампании Израиля была подготовка условий для смены режима, но, как мы видим, никакой смены режима не произошло и не произойдёт в обозримой перспективе. В Иране скорее произошло внутриполитическое сплочение. Перед лицом врага все сплачиваются. Иран понёс ущерб значительный, но, возможно, не критический, сухопутной операции не было. Его армия в неприкосновенности. Основная часть военных объектов тоже находятся в рабочем состоянии. Более того, по имеющимся данным, иранцам удалось спрятать 400 килограммов обогащённого урана, который может стать основой для создания атомного оружия, и где находится этот уран, официально никто не знает.

Поэтому Блинкен обеспокоен тем, что США могут получить обратный эффект от ударов. Раньше Иран, обладая потенциалом для создания атомного оружия, не делал бомбу. Сейчас они могут пойти на такой шаг, потому что это единственная надёжная гарантия их безопасности. Наконец, впервые в истории Израиль подвергся такой сумме эффективных ударов извне — по пяти военным базам, по штаб-квартире «Моссада», по институту Вейцмана, по центру кибербезопасности, по центральному командованию минобороны, по ядерному объекту в городе Димона в пустыне Негев. Иран показал, что обладает оружием, способным нанести существенный военный ущерб Израилю. Если посмотреть на ситуацию в целом, то выясняется, что Иран серьёзно пострадал, но не проиграл войну. Израиль нанёс чувствительные удары по Ирану, но не выиграл войну. Победил ли Трамп? Это прояснится, когда станет понятно, а сохранил ли Иран возможность обогащения урана.

— Тегеран обещал перекрыть Ормузский пролив, если Вашингтон с Тель-Авивом не угомонятся. Иран на это способен?

Технически они на это способны. Достаточно затопить два танкера, даже пустых для того, чтобы ограничить там судоходство. Но я вам должен сказать, что на уровне политического руководства Ирана таких заявлений сделано не было, лишь слова на уровне отдельных иранских депутатов, средств массовой информации, политиков, которые, скорее, были сигналами американцам и Израилю, что, если дело дойдёт до очень широкой военной операции, то Иран рассматривает такую возможность в принципе.

Мы должны понимать, что закрытие Ормузского пролива это — прекращение поступления 20% нефти и сжиженного газа на мировые рынки. 20% это — очень много. Это вызвало бы колоссальный нефтяной шок. Если бы Тегеран пошёл по этому пути, то, вероятно, были бы предприняты американцами попытки разблокировать пролив, а это уже эскалация. Не просто удары крылатыми ракетами, сколько их там было, и тремя бомбами по ядерному центру, это уже военные действия на море. А где на море, там и суша.

Думаю, Иран в такой войне не заинтересован, потому что можно, конечно, говорить о том, что она невыгодна и Соединённым Штатам, но Иран, вероятно, не хотел бы такой развёрнутой войны с США с учётом их военной машины. Поэтому, скажем так: у Ирана есть гипотетическая возможность перекрыть Ормузский пролив в крайней для него ситуации. Я бы сказал, что это уже один из последних его козырей для того, чтобы остановить возможную внешнюю агрессию, которая будет касаться его собственной территории. Если такой угрозы для территории Ирана не будет, они воздержатся от столь радикальных действий.